Саги об исландцах. Арнар.

В старом гараже было холодно. Не холоднее, конечно, чем на улице, но каждый раз, когда распахивалась и захлопывалась с оглушительным грохотом железная дверь, внутрь врывался ледяной ветер, принося с собой холод - обычную ноябрьскую погоду северной Исландии. 

В гараже сразу становилось холодно. Не промозгло, не зябко, не знобко, а монотонно, навязчиво холодно. Холод, как бы присматриваясь к окружающим, зависал с воздухе, замирал и медленно по-змеиному проникал не только под слои толстых теплых свитеров исландской шерсти, но и в глубину сознания, лез без стеснения в самую душу, и на миг, на тот короткий миг, когда распахивалась дверь, запуская кого-то с порывом ледяного воздуха внутрь гаража, когда на тот короткий миг в в дверной проём можно было увидеть серый, острый, режущий глаза, лицо, руки, пробирающийся под самую теплую одежду северный арктический ветер, душа испуганно замирала, приседала, пряталась. 

Ветер знал свою власть и силу. Он, как жестокий хладнокровный и честолюбивый гонец, первым врывался на своем сером скакуне в жизнь людей, только одним своим появлением провозглашая долгие месяцы правления суровой, безжалостной арктической зимы приносящей с собой бесконечный темный холодный день. 

Холод веками был частью жизни людей на этой неласковой земле. Пронизывающие ветра Арктики, снежные бури, бураны, метели, ливни со шквалистым ветром такой силы, что потоки воды несутся параллельно земле нетронутой дождем - всё это неотделимая часть исландской жизни. Погода здесь неласкова с людьми. Она как будто бы пробует их на прочность - заставляет преодолевать самих себя, закаляет характер, тело и душу. Но бывает и ломает она человека - бывает так, что нет спасения мающейся душе от стихии природной, бывает, что забирает она последнее у человека - надежду, и зачем жить тогда не знают люди.   

 
Может быть поэтому с древних времен у исландцев всего два сезона в календаре - зима и лето. Лето начинается официальным праздником Первого дня лета в четверг, который выпадает между девятнадцатым и двадцать пятым апреля - день этот обычно ненастный, холодный, по-весеннему обманчивый: начнется без ветра, выйдет солнышко, а через час-два уже метёт липкий, сырой снег, забирается под капюшон, лезет в глаза, и ветер, ветер. На небольшом острове в арктической части Атлантики всегда ветер. Нигде нет спасения жителям, негде укрыться. Важно в этом дне для исландцев одно - зима закончилась, зиму пережили, самое страшное уже позади, хуже уже не будет, теперь, день ото дня всё больше и больше будет прибывать тепла, солнышка, и хотя будут ещё коварные короткие набеги уходящей и огрызающейся в ответ зимы, но всё самое страшное уже позади, впереди - лето. 

А ноябрь... Ноябрь - это месяц безнадёжности, безысходности - никуда не деться от жуткого, белого савана надвигающейся арктической зимы. Авангардом несутся первые отряды скакунов-ветров, и всегда неожиданно влетают в жизнь всего живого первые ледяные порывы ветра, летит из под копыт вздыбившихся лошадей снежная пыль, забивает глаза, и ветер становится всё сильнее, и безмолвным невидимым всадникам уже нет числа... и жестокая их хозяйка - зима - раскрытым своим ледяным кафтаном покрывает всё живое и становится всё ближе, ближе. 

Вся жизнь цепенеет в страшном ожидании - давным-давно уже покинули остров птицы. Одна за одной по зову вожака поднимались на заре с печальным криком стаи птиц, как бы прощаясь с насиженными местами, как бы прося прощения у людей за свою слабость, за свою лучшую долю, за то, что они могут улететь, а люди, бедные люди, не могут.

Всё живое покинуло долину Олавсдалур на севере Исландии, кроме одного существа, ворона, полу-мистического, наделенного невероятными особенностями народным словом, который, казалось бы, уже слился с природой и стал её частью. Одинокая сильная птица осталась в очередной раз уже много лет подряд зимовать с Арнаром. И сейчас он парил преодолевая серую силу холодного ветра, безмолвно, спокойно, с непонятным человеку своим вороновым достоинством.

Арнар был еще далеко не старик, всего лишь семьдесят лет будет в следующем году. По исландским меркам и вовсе молодой. Отец его умер в девяносто шесть лет, мать в девяносто два года. Правда отец его умирал долго, собственно, он перестал жить ещё задолго, лет за пятнадцать до своей смерти, он просто решил, что жить не будет, лег на свою кровать и больше не вставал. Ничего его не интересовало. Старый фермер умер еще тогда, в тот же серый ноябрьский день, когда так же начиналась зима, ещё одна, ещё она бессмысленная зима из череды многих.  

Арнар много думал об отце в последнее время. Потомственный фермер, он всю свою жизнь отдал работе на ферме - Олавсдалур - названой в честь мужского родового имени. На он ней родился, сюда же, как и его отец, и его прадед, и все мужчины рода, привел жену, Астридур, там же, на этой ферме родился он, его первенец, Арнар. 

С утра болела спина, но это теперь обычное дело. Стало тяжело вставать утром на дойку, но верный своей работе, как и все поколения мужчин в его семье, день за днем, год за годом он так же упорно два раза в день ходил в коровник, утром и вечером, и ничто, ни погода, иногда страшная в бесновании своем и непокорности человеку, такая частая в этих местах, ни болезни, если только не сваливала его какая-нибудь немогота совсем, да и то ненадолго, не могли заставить его изменить этот круг времени, его собственное времяисчисление — две дойки в день - в шесть утра и шесть вечера каждый день. Без праздников, выходных, перерывов. Он как бы жил в этом круге. Как машина, как колесо, и остановить этот круг, выйти из него, означало бы для него смерть.

Не смотря на погоду, на боль в спине, сегодня был хороший день — вчера приехали на выходные гости из Рейкьявика — дочь и сын с семьями, у каждого по трое детей, это богатство настоящее, то, ради чего стоит жить на свете. Детьми своими Арнар гордился: их пятеро, четыре сына и дочь, все учились в университете, а двое - Олавур и Орри - даже доктора наук. Дочь Элинборг - юрист, начальник отдела в Национальном регистре Исландии. Все теперь столичные жители. Вроде как все вышли в люди, но это не радовало Арнара - все дети его, не смотря на то, что родились и выросли на ферме, и не смотря на вековую родовую традицию мужчин работать на земле, по странной прихоти обстоятельств, все дети Арнара оторвались от земли, и даже Олавур, первый сын его, названный родовым именем в честь деда, в начале вроде бы и пошел по стопам отца, поступил в сельскохозяйственный институт, окончив его, уехал в Данию, прожил там десять лет, женился, защитил докторскую диссертацию, развелся и приехал в Исландию, но домой, в Олавсдалур так и не вернулся. Разорвали связь, потеряли забыли корни свои, ушли от земли его дети, некому принимать наследство всех поколений родовой фермы. Может быть в этом есть и его, Арнара, вина. Двенадцать внуков. Во внуках его радость, его жизнь, бессмертие, надежда. 

В гараже разделывали мясо. Два раза в год Арнар выбирал корову на забой. Какую корову выбрать не сложно, а вот как - всегда тяжело. Ведь они, его подруги, верные ему своей глупой коровьей привязанностью, единственные живые существа, которые ждут его утром и вечером. Как только зажжется свет, одна за одной медленно поднимаются, поскальзываясь на деревянном полу, мокром от навоза, помахивают лениво хвостами, пофыркивают со сна, поднимают мокрые склизкие морды, потягивают воздух, узнают новости, погоду. Они ждут его, девяносто две верные его подруги, его жизнь, его работа, его молодость. Каждый раз, два раза в год, весной и осенью прощается он с одной из них, из-за малых надоев, или из-за того, что не телится корова, или из-за частых в этих холодных краях затяжного неизлечимого вечного коровьего проклятия - мастита, и, конечно, конечно, никто никогда не узнает, не должен знать, как болит его душа много дней после такого нелегкого выбора.

Сегодня в холодном старом гараже Арнар разделывал Мару - молодую, спокойную корову, которая летом, ещё в заморозки застудила вымя. Разделывал неторопливо, методично, как и много уже лет - снимал толстый плотный желтый слой жира, вычищал полоски жировой ткани из мяса, бросал жир в коробку, маленькие обрезки и мясо похуже в фарш, чуть получше - в гуляш, вот куски с косточкой - на холодец, на супы, вот отборное - вырезка - для дорогих гостей - этот кусок на Рождество, этот на Пасху, этот отложил на сегодняшний вечер.  

За разделочным столом в этот раз с ним раз работали женщины: дочь и русская невестка, жена Олавура. Сыновья были в Рейкьявике, работа, важные дела, приехал, правда, в этот раз зять, немец, но к такому неблагородному занятию как разделка туши он, то ли сам не хотел приобщаться, то ли не умел, то ли всё вместе, но в гараже он в тот день так и не появился. Женщины работали методично, молчаливо, стараясь побыстрее закончить нелегкую, неженскую работу. Пластиковые перчатки на руках черствели от застывшего жира и холода, руки скользили, ноги и спина затекали. Постоянно с локтей раздражающе сползали закатанные рукава свитеров, и, чтобы поднять их обратно, приходилось стаскивать закорузлые перчатки с обеих рук, закатывать рукава и вновь натягивать непослушный жесткий пластик на руки. 

Арнар украдкой смотрел на Ингу - невестку, жену старшего сына, Олавура, русскую женщину по странному стечению обстоятельств названную скандинавским именем. Когда-то много лет назад Арнар влюбился. Сильно, безумно, на всю жизнь, как и положено влюбляться в восемнадцать лет. Инга сильно напоминала ему его Асту, ту беззаботную двадцатилетнюю Асту много лет назад - то же быстрое движение руки поправляющее съехавшую на лоб прядь волос, тот же серьезный быстрый взгляд исподлобья, даже внешнее сходство было поразительное - черты лица, губы, лоб, форма носа - причудливо играет судьба с людьми - как же так могло получится, что через много лет его сын привезет из далекой страны женщину так поразительно похожую на свою мать. Асты нет в живых уже много лет, но есть их пятеро детей и двенадцать внуков, и это они, Арнар и Аста, в детях своих, во внуках навсегда, на всю жизнь, навечно, вместе. Так думать, вспоминать об Асте было легче.   

Словно прочитав его мысли, Инга взглянула на него  и улыбнулась: 

- Может сделаем перерыв? Coffee-time?   

В гараж с очередным порывом холодного ветра влетел семилетний Эмиль:

- Деда, ну что копаетесь! Всё на столе уже!

В шесть часов вечера Арнар вошел в коровник. Коровы, встретили его у входа, поводя мокрыми мордами, со странным неосознанным холодящим чувством в сметянии попятились, напирая на стоящих сзади мощными телами, наступая на копыта друг друга - хозяин принес запах смерти. Спина совсем разболелась после многочасовой работы за разделочным столом в холодном гараже. Муторно было и на душе Арнара, то ли от того, что пришлось забить Мару, которая всегда стояла у входа первой, ластилась к нему, то ли от той постоянно ноющей мысли, которая беспокоила Арнара последние годы, мысль о будущем фермы - кто встанет после него, кто возьмется управлять Олавсдалуром, кому оставить веками хранимую в роду ферму. Только сейчас он понял своего отца, который однажды в такой же серый ноябрьский день просто слёг и перестал жить. 

Вечером приехал из города Олавур, дети и внуки собрались за столом. Внуки, приняв обычное участие в перепалках с матерями о пользе ненавистной взрослой еды, быстро запихали в рот положенное им по возрасту и убежали к телевизору. За столом в тот вечер разговаривали в основном на английском - Кристоф не любил говорить по-исландски, хоть и знал этот язык, а Инга пока не могла. Много смеялись. Арнар смотрел на них как бы со стороны и думал об Асте, вспоминал как им было по сорок лет, как сейчас его детям, как они любили собираться за столом, какие были компании, как убегали они, эти дети, сидящие сейчас за столом взрослые люди, в соседнюю комнату слушать радио. Завтра все уедут и останется он опять один в сером ноябрьском холоде. Жизнь прошла. Неужели так бессмысленно... 

- Давай посчитаем пальчики? - младшая дочь Олавура, Аста, названная в честь бабушки, всё это время тихонько стояла за его спиной. Арнар улыбнулся и подхватил малышку на колени: 

- Давай. Сколько пальчиков на руках, ты знаешь?

- Ну конечно, деда, десять.

- Двенадцать, моя птичка, двенадцать. И в этом вся жизнь. - обнял внучку покрепче старый фермер Арнар Олавссон. 

Copyright © 2013 by Olga Johannesson