Книжная полка: Евгений Богданов и его "Поморы"

      "Про наш Архангельский край столько всякой неправды да напраслины говорят, что придумал я сказать все, как есть у нас. Всю сущу правду, что ни скажу - все правда. Кругом земляки, соврать не дадут. К примеру, река наша Двина в узком месте тридцать пять верст, а в широком - шире моря. А ездили по ней на льдинах вечных. У нас и ледяники есть. Таки люди, которы ледяным промыслом живут. Льдины с моря гонят да дают в прокат, кому желательно..."

Так писал известный северный сказочник Степан Писахов о суровом поморском крае - шутками-прибаутками, но сказка ложь, да в ней намек, так и жили поморы - традиционное древнее свободное население побережья студеного Белого моря, - а сказка, шутка, присказка только и помогала им преодолевать безжалостную стихию, смягчала неласковую северную погоду, помогала выжить на море и на суше.

Немного написано в нашей литературе о поморах. В основном память приносит имена Марфы-сказочницы (Марфы Семеновны Крюковой) с побережья Зимней Золотицы, Степана Писахова, Бориса Шергина. Мало кто знает о Евгении Федоровиче Богданове - писателе, посвятившем свое творчество описанию скромного северного поморского края.

источник фото  Поморы на промысле в Белом море

Роман-сага Евгения Федоровича Богданова "Поморы" представляет собой цикл произведений, состоящий из трех самостоятельных романов ("Поморы", "Берег розовой чайки", "Прощайте, паруса"), объединенных героями, местом действия и единой временной цепочкой повествования, начинающейся в 1930-е годы и заканчивающейся в конце 1970-х - начале 80-х годов. 

Основное действие происходит на побережье Белого моря в деревне Унда, обычном старинном северном рыбацком поселке, которых, к сожалению, так мало осталось в наши дни. Главные герои произведения - поморы - жители деревни, прозванные так по старинному обычаю величать древние свободные племена, селившиеся по берегам студеного Белого моря. 

источник фото   Поморы на зимнем промысле утельги - тюленей

Как видно, роман охватывает довольно большой временной период: автор начинает повествование от коллективизации ("Поморы"), проводит своих героев через войну и трудные послевоенные годы ("Берег розовой чайки") и заканчивает семидесятыми годами ("Прощайте, паруса").  

Каждый роман, каждый временной отрезок, описываемый в романе, имеет свою ярко выраженную тематическую проблематику - так, например, в романе "Поморы" рыбаки решают нелегкую для себя задачу о вступлении в рыболовецкий колхоз, красочно описывается старинный парусный способ лова рыбы, опасные многодневные экспедиции по забою тюленей, ручной тяжелый способ работы, трудные условия, ненадежный, утлый примитивный парусный флот. 

В романе "Берег розовой чайки" две линии повествования: первая - это жизнь рыбаков, главным образом рыбачек в военные годы, которые в отсутствие мужчин выполняли всю самую сложную мужскую работу, и вторая - фронтовая, где описываются военные будни их мужей и сыновей. 

Роман "Прощайте, паруса" посвящен болезненному для традиционного многовекового рыбацкого хозяйства переходу на машинный флот, на траулеры в море и вертолеты при заготовке шкур и мяса тюленей. 

В общем, этот цикл произведений напоминает уже довольно известные и некоторые экранизированные произведения о советском крестьянстве - например, роман Георгия Маркова "Строговы", цикл произведений Василия Белова, начинающийся романом "Кануны", романы Анатолия Иванова "Тени исчезают в полдень", "Вечный зов", роман Вячеслава Шишкова "Угрюм-река" и другие. Однако уникальная северная рыбацкая специфика, с любовью описанная автором суровая северная природа, тяжелый северный морской рыболовный промысел, переданный личный опыт, личные впечатления автора о родной своей северной земле поморской - все это делает цикл романов "Поморы" заметным среди подобных. 

Как известно, автор - Евгений Богданов - писатель-самоучка, писал о своем северном быте, о своем народе. Поэтому, мне показалось, что первая часть ("Поморы") намного слабее написана по сравнению со второй и третьей частями трилогии. Как раз до "Поморов" я читала о страшном для крестьянства периоде коллективизации в романе  "Час шестый" Василия Белова. По сравнению с другими произведениями, по сравнению с рассказами моей бабушки лично пережившей все ужасы и несправедливости этого фатального для русского крестьянства периода в северной вологодской деревне, Евгений Богданов описывает этот период в ярких утрированных красках, типичных, к сожалению, для литературы советского реализма эпохи застоя, сознательно упрощая характеры, примитивно мотивируя поступки героев. 

Это, пожалуй, единственный недостаток романов. В целом, это интересный, красочно описаный экскурс в историю моего родного архангельского края, погружение в поморский рыбацкий сельский быт начала века, своего рода единение с предками, что не может не быть всегда позитивным и познавательным опытом.

Еще хочу сказать пару слов о другой книге Евгения Богданова - сборнике из девяти рассказов "Когда отцветают травы".

Каждый из них - это чудесное самостоятельное произведение, капелька утренней росы еле колышащаяся на невидимой серебристой паутинке между веточами ивняка, скромно притаившегося на окраине туманного утреннего поля, где-то в самой глуши северных, архангельских земель.

источник фото Борис Студенцов "Северная деревня" (2002)

Рассказы написаны о деревне, про деревню, про деревенских, простых людей (за исключением, пожалуй, только "Рубиновых серег" - это рассказ о войне). Рассказы с простым сюжетом, о простой, но удивительно мудрой, расставляющей все по своим местам жизни простых людей ("На северной дороге", "Время сплава").

Здесь нет закрученных психологических сюжетов, нет типичных ярких характеров, нет надрыва: пожалуй, вся проза Евгения Богданова как северное лето:

"Наше скромное, неяркое северное лето вначале часто бывает дождливым и холодным. С востока непрестанно дуют резкие ветры с дождями и изморосью. Но иногда в июне вдруг установится хорошая погода. Южные ветры то очищают небо до праздничного блеска, то приносят грозовые дожди, короткие и шумные. Поля и перелески обильно зеленеют, травы становятся сочными, а воздух, влажный, согретый солнцем, обволакивает все своим ласковым дыханием."

Природа описана автором замачательно - только тот, кто родился и вырос на этих северных просторах, красотах Каргопольского края, кто впитал с молоком матери понимание земли родной, только тот так просто и красиво может описать родную, неброскую, северную скромную красавицу, труженицу-землю. О ней, о простых трудолюбивых людях, населяющих её пишет Евгений Федорович.

"Это — край неброских пейзажей, задумчивой тишины, край славных людей, искренних, простых и трудолюбивых. Тихие лесные речушки, молчаливые ельники, низинные луга и болотца с кочками, поросшими осокой, небольшие косоугольники полей на склонах холмов, пыльные большаки и старинные села, — всё это имеет особую прелесть."

Проза Евгения Федоровича Богданова проста. Она тонко касается потаенных уголков в душе каждого читателя, способного чувствовать, сопереживать, и самостоятельно, согласно своему внутреннему сокровенному мерилу интуитивно определять добро и зло.

Итак, если вы устали от выматывающей повседневности, и дни сменяются со скоростью вам уже неподвластной - почитайте Богданова. Его проза проста, в чем то, по сегодняшнему дню, немного наивна, но добра, ясна, светла и утверждает вечные человеческие ценности - добро, простоту, чистоту, верность и любовь.

Copyright © 2014 by Olga Johannesson

Книжная полка: Борис Балтер "До свидания, мальчики!"

"Я не знаю, в чем моя вина. Очевидно, в том, что я человек и поэтому отвечаю перед своей совестью за все подлости и преступления, совершаемые на земле." 
Борис Балтер

Я много читала о войне, я читала Васильева, Гроссмана, Никулина, Быкова, Шолохова, Леонова, Пикуля, Глушко, и других. Я знаю как тяжело, невозможно, больно бывает читать о правду о войне, о человеческих судьбах. Эта книга не о войне, она о мирной жизни трех мальчишек южного курортного городка - об одном последнем беззаботном лете, о первой любви, но читаешь, а сердце сжимается от предчувствия неотвратимости горя, излома.
Повесть неоднократно выходила в издательстве "Детская литература", но она не про детей - эта книга про жизнь, про судьбу, про потери, хотя нет там про них ни слова...

обложка первого издания

В 1961 году Борис Балтер пишет лирическую повесть "Трое из одного города", повесть в немалой степени автобиографическая, что подтверждают лирические отступления в тексте от имени самого автора. В последствии повесть получила свое название по строчке из песни Булата Окуджавы.

Речь идет о трех друзьях - мальчишках-выпускниках школы на пути во взрослую жизнь и трех их подружках. Действие происходит в маленьком морском курортном городке. Время действия - конец тридцатых годов двадцатого века. Произведение написано от первого лица, лирический герой - сам автор в юности.

И вроде бы ничего особенного там не происходит - ну ничего такого, чего бы не происходило с миллионами подростков по всему миру - купаются, влюбляются, учатся, пробуют первую папиросу, первый стакан дешевого кислого вина, первый раз держат бритву, первый раз целуются. Даже и войны нет в этом произведении. Школа, прополка, пляж, курортники...

Но есть в тексте пара таких лирических отступлений автора уже в возрасте написания произведения от которых замирает (нет-нет, не сердце! это ж не только о любви там первой-романтической) замирает вся ваша суть - вы как бы "зависаете", останавливаетесь на мгновение и осознаете, физически осознаете, ощущаете жизнь. И это мгновение, эта грустная откровенность автора настолько ценна, настолько необходима, и дает такой резкий фон для всего произведения, что читаете вы дальше как бы в состоянии этого осознания, в физическом ощущении неизбежности, упрямой ржавой, железной линии жизни, которая согнет, сломает зеленый наивный росток...

"Пока я пробивался к подножке, меня трогали за плечи, желали счастливого пути, кто-то поцеловал – кажется, тетя Настя. Вагон вздрогнул, я встал на подножку и тогда увидел маму. Она шла от головы поезда. Она, наверно, понимала, что опаздывает, и потому шла от головы, чтобы не пропустить мой вагон. Поезд медленно катился, и слышно было, как буксовал паровоз. Я спрыгнул на перрон и побежал навстречу маме. В толпе не так-то легко было ее найти. Мы столкнулись неожиданно и обнялись. Мимо катился мой вагон. Сашка с Витькой кричали и протягивали мне руки. Я встал на подножку. Мама шла рядом, подняв ко мне лицо. Из-под кепи выбивались влажные седые волосы, и по вискам текли струйки пота. Мама начала отставать, вагон выкатился из-под вокзального навеса на солнце, мама шла и смотрела на меня и к концу перрона вышла впереди всех. Я помню маму на конце перрона в ее черных туфлях с перепонками, в канареечного цвета носках и длинной юбке. Ноги у мамы были как мраморные: белые в синих прожилках. Больше я маму никогда не видел, даже мертвой…" 

Это книга про жизнь. Повесть очень короткая, прочитайте, а потом посмотрите фильм с молодыми Евгением Стебловым, Михаилом Кононовым и Николаем Досталем, тем самым известным теперь кинорежиссером ("Облако-рай"), с прекрасной операторской работой, которая в наше время отправила бы этот фильм по европейским фестивалям, а в Советском Союзе фильм был запрещен из-за опального режиссера Михаила Калика.

Фильм, как и книга, светлый, лете, о юности, о море, но музыка... Музыка Микаэля Таривердиева, прекрасная печальная мелодия, пронизывающая весь фильм, не дает забыть о том, что будет.

"...когда подходишь к обрыву в черную пустоту, невольно оглядываешься назад. Кем я был? Эгоистом? Юнцом, не способным глубоко задуматься и чувствовать? Наверное, все это было. 

Я жил в городе, где много солнца над вечно изменчивой морской равниной. Рядом жила Инка и мои друзья. Я был уверен, что для меня уготованы все радости жизни...

...Я любил и часто повторял ленинские слова: коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь память всеми знаниями, которые выработало человечество. Я был в школе и везде, где учился потом, круглым отличником. И мне казалось, что этого вполне достаточно, что все остальное придет постепенно само собой, – главное быть отличником. Но теперь, наедине с собой, в долгие бессонные ночи, я понимаю, что знал очень мало. Я знал наизусть все ошибки Гегеля и Канта, не прочитав ни одного из них. 

Разумный мир, единственно достойный человека, был воплощен в стране, где я родился и жил. Вся остальная планета ждала освобождения от человеческих страданий. Я считал, что миссия освободителей ляжет на плечи мои и моих сверстников. Я готовился и ждал, когда пробьет мой час.

В пределах этого представления о мире – я думал. Самые сложные явления жизни я сводил к упрощенному понятию добра и зла. Я жил, принимая упрощения за непреложные истины. У меня было много разных обязанностей – мелких и крупных, но я не чувствовал их тяготы: все, что я делал, было для меня естественно, как дыхание. Все это, конечно, не что иное, как факты моей личной биографии. Не больше. Жизнь человека в своей индивидуальности не похожа одна на другую." 

Всё у них будет... До свидания, мальчики...



Copyright © 2014 by Olga Johannesson

Книжная полка: "Сага о Ньяле"

Стоишь, бывает, у книжной полки и не знаешь, что почитать.
И вот, что я подумала: почти всё свое свободное время я посвящаю чтению. Читать я очень люблю, и, хоть я и всеядна - читаю из всех жанров, на двух языках и поэзию и прозу - но читаю выборочно, из давно составленного и регулярно пополняемого списка. Но вот незадача - иногда бывает так, прошел год или два, и ты не можешь вспомнить о чем была книга, или чем она полюбилась, задела душу. Тут мне на ум пришли читательские дневники, которые мы вели на внеклассном чтении в школе - идея, мне кажется, была прекрасная, и частично получила продолжение в известной социальной сети книголюбов.

Здесь я хочу начать рубрику "Книжная полка" и записывать свои мысли и впечатления о прочитанных произведениях, может быть выписывать цитаты. Возможно кому-нибудь будет это интересно, может кто-то читал то или иное произведение, но понял, прочувствовал его в совершенно другом ракурсе. Может кого-то заинтересует книга, а кому-то будет просто интересно про неё узнать.

Начать хочу с произведения, которое я прочитала уже в Исландии, потому как вряд ли отважилась бы на прочтение настоящей исландской саги без видимых на то причин в прежней моей жизни.

источник рисунка и ещё немного об исландских сагах

Сага о Ньяле - самая, пожалуй, известная скандинавская сага. Она относится к циклу произведений под общим названием "Саги об исландцах", и является одной (если не самой) значимой из них.

Автор, как в любом другом фольклорном эпосе такого уровня и времени написания, неизвестен. Да и возможен ли один единственный автор у такого произведения?
Саги пересказывались темными исландскими вечерами у очага бесконечной полярной ночью. Рассказчики славились на всю страну, особо одаренные на всю Скандинавию. Самых талантливых приглашали на свадьбы, которые у викингов длились неделями (никто бы не проехал десять дней, а то и больше, на два дня свадьбы приятеля конунга через всю заснеженную страну верхом на лошадке - ехали на недели!). Но как развлекать гостей неделями? Тут на помощь приходят сказители - скальды. Хороший скальд знал много историй, приукрашивал и менял их в зависимости от настроения, желания клиента, присутствующих гостей, вплетал в уже достаточно завернутый сюжет родственников присутствующих конунгов, высмеивал их врагов, придумывал им различные злоключения.

Цель создания и так называемая целевая аудитория определяла содержание и сюжет саг  - в основном, во всех сагах, а "Сага о Ньяле" - это практически прототип, образец скандинавских саг, обязательны две сюжетные линии  - поле брани, подвиги, битвы (мужская линия) и любовные истории, измены, предательства, отравления (женская линия).
В сложном завёрнутом скальдом сюжете эти линии тесно и витиевато переплетались, добавлялись новые ветви, новые герои, новые приключения, и всё это образовывало замысловатый сюжет долгой исландской саги.

В "Саге о Ньяле" главный герой - один из влиятельных конунгов Исландии 980-1010 годов - Ньял. Он не отличается военными доблестями, но превосходит других острым умом, проницательностью, умелой дипломатичной политикой в отношении правящих конунгов. В тексте присутствует даже намек о его гомосексуальности - в одной из устных бранных перепалок с соседкой его жена Бергтора получает обидный намек на этот факт, неоднократно подчеркивается факт о его моложавости, румяном лице, отсутствии бороды (она просто не росла - у викинга!), отсутствии своих детей. 

Другой главный герой, друг Ньяла - Гуннар - типичный правящий доблестный конунг - смелый, сильный и с бородой. Оба герои положительные. У обоих предыстория. У обоих жены. Жены, женщины в исландской саге вообще, заслуживают отдельного упоминания - что за характеры описываются! Казалось бы в социуме того времени и такое внимание к психологии женщин! "Сагу о Ньяле" можно читать, пожалуй, только из-за них! Женщины определяют всю жизнь, влияют на решения мужчин, меняют политику, и, как в случае с Гуннаром, оборачиваются смертью, в наказание за проступок случившийся много лет назад. 

"Сага о Ньяле" - это, в некотором смысле, средневековый скандинавский детектив, где есть все, чтобы заинтересовать самого придирчивого читателя. И это совсем не кажется странным - нужно только вспомнить для чего и для кого эта Сага создавалась, полировалась веками, оттачивала сюжетные линии, выписывала действующих лиц.

Пусть вас не пугает жанр: исландская сага (и в этом случае "сага о Ньяле" совсем не исключение) - это самый удачные сплав детектива и женского романа про мужественных викингов и дерзких гордых скандинавских красавиц. 
А в прекрасном переводе наших замечательных скандинавистов той самой "старой школы": С.Д. Кацнельсона, В.П. Беркова, М.И. Стеблина-Каменского, О.А Смирницкой, это произведение получило новые грани, новое звучание, новый голос на русском языке.




Copyright © 2014 by Olga Johannesson

Синхронное плавание, синхротронное излучение и немного про синхрофазотрон

Просыпаюсь сегодня утром, а один очень хороший человек (и, между прочим, талантливый переводчик) меня спрашивает, как до такого дожилась, как начинала и как покатилась по наклонной, в общем, спрашивает про синхронный перевод. Сразу хочу сказать, что у меня в ленте в известной социальной сети много гораздо более профессиональных и гораздо чаще практикующих синхронистов, которые сказать по этому вопросу могут с высот своего опыта в разы больше, чем я. И уж очень меня радует, что все они мои бывшие студенты, которые потом учились и учились, и стажировались, и практиковались, и проходили и огонь, и воду, и медные трубы, и полировались, и улучшались, и оттачивались, потому что синхронным переводчиком без всего этого стать невозможно.

Начиналось все это в далеком 2001 году или даже 2000-м, точно сейчас не помню. В то время в нашем провинциальном северном городе такой вид перевода как синхронный был известен мало, мало практиковался, почти не было людей, которые бы могли его выполнять, и совсем не было профессионалов. Я, конечно, обобщаю, потому что точной информацией не располагаю. Вдруг был там какой-нибудь в те года Герман Иванович Штрын, известный переводчик из ООН, всё возможно, но лично я Германа Ивановича не припоминаю.

Мне кажется очень важно начинать любое сложное дело с наставником, кто опытнее, профессиональнее тебя, сильнее, кто в момент слабости твоей может взять за работу ответственность - психологически так гораздо легче. В моем случае на первый синхрон еще в студенческие годы меня позвала знакомая, дочь добрых друзей нашей семьи, которая училась на инязе (и уже давно закончила к тому времени) на пять лет старше меня (Лена, если ты, вдруг, читаешь, спасибо тебе большое, потому что без твоего приглашения и поддержки я бы, наверное, никогда не решилась на синхронный перевод).

Про свой первый синхронный перевод рассказать могу очень мало. Отчетливо помню одно - было жуть как страшно, не передать словами. Это была какая-то важная международная встреча в администрации области, много влиятельных мужчин в темных костюмах. Я этого синхрона до того времени никогда не видела, то есть пороху не нюхала, не предполагала даже с чем его едят, в общем, ноль познания, знания и полное отсутствие практик.
Синхронила в тот раз, в основном, Лена, я была на подхвате. Но и подхвата мне хватило для первых седых волос.

Мне кажется, самое главное, когда начинаешь делать что-то в первый раз, самое важное ощутить по окончании работы чувство радости, подъема и гордости за себя, что выстоял, пережил трудности, не струхнул, не редиска в общем. Вот это я после своего первого синхронного перевода помню отчетливо, это чувство, потом повторялось много раз, и только оно давало и дает мне силы снова и снова браться за этот нелегкий труд.

Потом было много переводов, но каждый раз, когда меня приглашали на синхрон, сердце ныло, в желудке завязывался узел, противно сквозным холодком потягивало в душе. Чем ближе становилась дата N, тем сильнее атаковали сознание спасительные мысли о вариациях головных и зубных болей, причинных и беспричинных, образовывались всякие очень важные дела, вроде как срочный уезд из города или даже кратковременная экскурсия на тот свет с предоставлением штампа в командировочном. Шутки шутками, но для меня это был всегда стресс. Это стресс до сих пор. Стресс неведомого, потому что в этой ситуации никогда не знаешь, как пойдет работа и пойдет ли она вообще.

Успешность выполнения синхронного перевода зависит от множества факторов, многие из которых трудно предусмотреть: сложности тематики, фонетических и произносительных особенностей носителей и не носителей английского языка, работы технических устройств, звукоизоляции, эмоциональной составляющей встречи, да в конце-концов твоей собственной мозговой активности и влияния на неё ретроградного Меркурия в Водолее.

Перед каждой работой я готовлюсь - делаю домашку. Как правило, запрашиваю у организаторов материалы. Здесь хочу отметить разницу работы в России и заграницей: дома мне в лучшем случае за день давали программу, то есть кто за кем выступает с перечислением докладов. Тут предоставляют всё, что есть, включая материалы с предыдущих встреч. Обязательно, всегда, всегда, всегда прошу список участников, всегда тщательно работаю с ним - потом он в кабине перед глазами, и это снимает необходимость мученически мычать в микрофон и краснеть на кофе-брейке, когда на тебя из угла нервно смотрит Гвуннлойгер Свифтбьортур Эггертвертаргссон, которого ты нежно в обморочном лепете полушепотом представила как "Эээээмссгрсон из Ирсл -эээээ- андии.... эээм... вроде.... да, так ... про энергию" (кнопка "mute" всем нам, друзья, от позора в помощь).

Я всегда делаю список рабочих групп, организаций, конвенций и аббревиатур по теме. Эти две бумаги - своеобразный парашют - они всегда перед глазами и часто спасают перевод, самооценку, волю к жизни и определяют решение выходить вообще из кабины на кофе-брейк или лучше в этот раз воздержаться.

Почти всегда я не просто просматриваю тексты и отмечаю слова, но перевожу большое количество текстов по этой тематике с листа - ищу в поисковике тексты, открываю на экране и вслух, на удивление ребенку и кошке, монотонно бубню под нос несколько часов. После этого речевой аппарат механически, без ваших усилий начинает свободно переводить про сереневенький синхрофазотрон и не только.

Независимо от того, как ты готовишься, эффект утра перед экзаменом срабатывает безукоризненно - утром в голове пусто и с тоской и легким присвистом дует ветер. Я к этому ощущению привыкла, и я знаю, и оно знает, что оно ничего не значит - в ситуации стресса мозг мобилизует все знания, и чем больше их на тот момент, тем успешнее будет решение задачи. Выброс адреналина в кровь толкнет вас на такие подвиги, что про синхротронное излучение будете петь соловьем.

Партнер в синхронном переводе важнее партнера по жизни. Это как в разведке - вы оба четко знаете, что ваша репутация (читай: "жизнь") зависит от ваших совместных действий. Личная приязнь, конечно, помогает, но является далеко не самой важной составляющей - главное быть уверенным в профессионализме партнера. Переводит, конечно, один переводчик, но второй всегда слушает текст. Часто, особенно в напряженные моменты, спасительная закорючка в секунду черкнутая собратом по кабине на листочке справа спасает ситуацию. Это синхроннное плавание - совместное прекрасное произведение, рождающееся только от хорошо отлаженной, скоординированной работы.

Иногда организаторы (в России, и почему-то чаще в бюджетных организациях, администрациях, собраниях депутатов, в общем, вы поняли направление) очень любят активно применить управление вашей психикой путем применения методов запугивания, введения в стресс, объяснения невыносимой  важности события, чтобы вы не дай Бог, ничего не испортили, знали где стоять и кого переводить лучше, чем всех остальных. Да, на перерыв на кофе тоже вам лучше не выходить. Это, конечно, неприятно, но заказчики тоже люди и бывают тоже очень разными и непредсказуемыми. К этому надо относиться проще, не поддаваться и спокойно работать, но в следующий раз с такими лучше дела не иметь.

Мой самый страшный в прямом смысле перевод был на конференции пульмонологов, где мне приходилось из кабины синхронно переводить про количество глистовых капсул в легких пациентов, наблюдая при этом красочные фотографии на экране.

Мой самый ответственный перевод был для министра иностранных дел Норвегии Йонаса Гара Стёре. Он сидел в наушниках, выходил на сцену в наушниках, ему что-то вручали, говорили, задавали вопросы, я была его слухом, его видом и репутацией. В конце-концов ему на сцене стали вручать какой-то сильно народный расписной черпак с длинной-длинной историей и перечислением всех материалов из чего его вообще когда-то делали. Этот момент запомнился мне больше остальных.

Самая технически озадачивающая ситуация случилась, когда организаторы, пригласив нас на синхронный перевод, долго не могли дать ответ будет ли вообще оборудование. В конце-концов, девушка-организатор радостно нам сообщила, что наушники будут для всех. На наш немой вопрос в глазах, а как же насчет другой, основной аппаратуры, она так же радостно ответила, что её, скорее всего, не будет.

Мой самый важный перевод был для президента Исландии Олавура Рагнара Гримссона и премьера Сигмундура Давида Гуннлойгссона. Второй поблагодарил меня со цены лично (я лично скромно перевела это в уши российской делегации).

Мой самый сложный перевод был для почетного доктора тогда ещё Поморского государственного университета из Польши, который думал, что говорит по-английски, но от переживаний сбился на польский. Как я ловила похожие слова, как пыталась выстроить смысл я не забуду никогда. К сожалению, те, кто слушал меня, так об этом и не узнал.

Но какой бы он, этот перевод, не был, ничто не сравнится со счастьем переводить заключительные выступления и благодарности всем участникам - видеть финиш, знать, что ты ещё раз прошел, пробежал, сделал это, в очередной раз переживать чувство полёта при выходе из кабины и ловить улыбки участников.
А синхрон - это тот же марафон, первые пять километров бежать тяжело, а потом ты летишь и знаешь, что все в этой жизни сделал правильно.





Copyright © 2014 by Olga Johannesson

Тридцать лет назад...

В суете дней мы мало задумываемся о времени и о своем возрасте до тех пор пока не происходят какие-нибудь события, напрямую указывающие нам на этот неизбежный факт - время неумолимо, оно безраздельно властвует над нами, хотим мы этого или нет, следим мы за ним или нет. С равнодушием самоуверенного приказчика и точностью старого аптекаря оно ведет свой счет - день за днем, секунда за секундой отщёлкивая положенные нам костяшки на бесценных счетах жизни.
Сегодня один их таких дней - моему брату (почти брату, но об этом чуть позже) сегодня исполнилось сорок лет, а я задумалась о нашем с ним детстве.

Тогда я думала, что сорок - это уже очень пожилой человек. Точнее, я даже не думала - в детстве не думаешь о таких вещах, в детстве вообще мало задумываешься, больше живешь в красках, эмоциях, переживаниях - я чувствовала, что это так.

А сегодня мы уже там вверху, на этой ступени. Вопреки своим желаниям мы опять подвинули старшее поколение, подвинулись сами и дали место новому поколению. Так движется человечество уже веками, утверждая негласно вечную ценность продолжения жизни и нехитрый её смысл.

Старший брат мой, он почти мне родной брат, он сын моей тёти, маминой сестры. Так получилось, что и я, и он были единственными детьми в своих семьях - у нас не было родных братьев или сестёр. Но с самого раннего детства - мне тогда было всего два года - привозили нас родители в далёкую северную деревню в Вологодской области, где мы вместе под присмотром бабушки, тогда ещё молодой и сильной, а первые годы был жив дедушка, проводили все лета напролет.

Как наполнены были эти лета не передать словами - как и положено детям мы впитывали все впечатления, хранили их долгие зимы и весь год писали друг другу письма.

До сих пор мы ездим в нашу деревню, теперь уже из разных стран и концов света, до сих пор трогает душу скромная северная природа, тихие прохладные летние вечера, когда по полям стелется туман, и после того, как отключится гудение последней ночной дойки на летнем комплексе в поле, и проедет по большой дороге в посёлок пазик с доярками, наступает настоящая тишина - отчаянный, не прерывающийся стрекот кузнечиков только подчеркивает и усиливает её.

Всё на своих местах - тропинка в старенькую баню по-черному с закопчёным окошком, по углу трещинка покрытая светло-коричневой замазкой, поленница, на которой обняв себя хвостом, не обращая на нас внимания, пристально всматривается в тронутую вечерней росой траву, сидит бабушкина очередная любимица.
Окна в доме уже завешаны - баушка рано ложится спать. Кажется, что вместе с ней лег спать весь дом, теплом, тишиной и спокойствием веет от него. На столбик забора присела слепая сова. Смотрит на нас невидящим взглядом, поворачивает как на шарнирах круглую голову. Кошка лениво отворачивается - она знает, эта птица не для неё.

Пять полувековых берез по краю замерли, не дышат, не шелохнется ни один листочек. Делят чёрную постель две вечные подруги - молодые морковка со свеклой, дремлют в свежепрополотой грядке не успевшие еще войти в полногрудый осенний сок тоненькие девичьи стебельки капусты, важно тянется вверх пушистый молодой укроп - ему такие теплые влажные вечера только в радость. Силятся разглядеть что-либо сквозь муть полупрозрачной парниковой пленки завязи помидора, прижимают к дверям свои огромные колючие листья бабушкины детки - огурцы. И всё так мирно, покойно, хорошо. Нет другого мира, нет другой жизни, нам там всегда по десять лет. Мы сидим на скамейке, молчим, каждый в мыслях давно уже в прошлом...

Из города приехали молодые, веселые родители. Завтра все будем играть в бадминтон, или в тарелку, или нет, завтра суббота - мы с Серёжей идем на станцию в сельпо стоять очередь за хлебом, мамы, приехавшие в отпуск из города, моют в доме, баушка топит баню. Баню она намывает и укутывает - после того, как вышел весь едкий дым, она закрывает трубу и все двери - греет. В баню пойдет первым мой папа - первому всегда тяжелее - от красных углей можно угореть, потом наши мамы с нами по очереди, замыкает поход в баню баушка - она моется долго, открывает двери, ей жарко, боится, что использует всю воду, долго одевается на передбане, сама прибирает и закрывает на ночь баню.
Чистые, раскрасневшиеся и усталые мы все по очереди в несколько заходов пьем чай.

Утром в воскресенье просыпаемся последними: все давно на ногах - баушка уже достает первые пироги - посыпушки, закладывает в печь сырой рыбник и два с луком и яйцом.  Готовые пироги из печи разложены по всему столу на полотенцах, баушка последний раз обмазывает их маслом страшным и загадочным для нас настоящим птичьим крылышком, специально изготовленным для этого. Мы скорее смотрим, считаем, сколько в этот раз ягодников и с какими ягодами! А какой запах стоит в залитой солнцем чистой со старинными домоткаными половиками избе!

Открыто окно - выставлена одна рама, окно предусмотрительно прикрыто рамкой с натянутой марлей от комаров. В марле почему-то всегда каждый год в разном месте дырочка, её бабушка всегда аккуратно залипает ваткой. Нам строго-настрого запрещено тыкать пальцами в марлю - она должны быть чистой, да и марля - дефицит, её привозят из города.

Под ногами у баушки, чуя рыбник и скорый вкусный завтрак, вьются две кошки, баушка ворчит на них: "Эх, вы, авошные!" ("жадные" на баушкином языке), легонько отпинывая их с дороги. С двумя запотевшими ведрами колодезной воды, задевая ведром о дверь, расплескивая вкусную ледяную воду, заходит мой молодой и красивый папа - сейчас его нет в живых уже больше десяти лет. Моя мама - любительница самовара - уже раздувает угли в трубаке. Сережина мама, быстрая, проворная, в красивом белом в красный горох сарафане торопится накрывает на стол. Боже мой, разве бывает так светло на душе. Разве бывает такая радость. Теперь, только теперь я знаю, я понимаю, что такое счастье.

Это счастье наше от того сильнее, что не поделено, а умножено на два - оно наше навсегда. Не важно сколько нам лет, как складываются наши жизни, мы как два дерева с одним корнем - скрипим, тянемся вверх не смотря на погоду, на метели и дожди, ростим свои веточки, сынов и дочек, тянем их к солнцу. Но силы мы оба черпаем всегда там, в том детстве, возвращаемся всегда в ту нашу деревню, лечим душу в том далеком счастье.

Набегает туча, все не сговариваясь выбегают на улицу - собирать в копны подсохшее сено. Тут не делят на маленьких и больших -  тут мы все вместе - с граблями "увиваем" сено с края, быстро-быстро закручиваем его в копёшки, баушка бежит уже со старыми клеёнками из сеновала - мы накрываем ими копны, прижимаем сверху батогами. А дождь уже во всю хлещет, и мокрые, совершенно обезумевшие от всеобщего возбуждения мы несемся, поскальзываемся на сырых мостках в дом.
В доме баушка почтительно накрывает зеркало и самовар чистыми полотенцами, и снова рассказывает нам, как было дело, залетела молния прямо в один дом, потому что всё яркое молнию притягивает. Мы, завороженные, сидим тихо, вздрагивая от страшных раскатов грома над самой крышей. Никто в грозу не шутит, слишком много страшного видели люди в деревне от грозы.

Но стихает буря, и теперь зарядит серенький дождь - нам разрешено выйти на улицу - мы забираемся на скамейку, стоим вжавшись в занозистую серую стену сеновала и смотрим на дождь перед нами, вытягиваем руку, ловим капли. Где-то на сарае, воспользовавшись затишьем, со скрежетом когтей по дереву взлетает по стене под крышу дома мокрая кошка.

Около дверей террасы стоят на улице родители - воздух такой свежий. Идет дождь.

Старшему брату моему сегодня исполнилось сорок, а на самом деле нам всегда по десять. И пусть будет так всегда.





Copyright © 2014 by Olga Johannesson

The art of making good coffee

Dogs barking, chasing each other, kids chasing dogs, chasing each other, laughter: high pitched, childish, crackling, elderly. Single shrieks, a distant cry of a toddler, a mother hurrying across the lawn. Couples talking with other couples, husbands barbecuing hamburgers and sausages, sipping from sweating in the sun cans of Miller light, unnecessary, unhurried manly talk. Folding chairs, white plastic tables, blankets thrown everywhere as motley pools on the green grass, transparent air, sunlight of a usual spring midday.

She was sitting on the ground, reading a book, shoulders wrapped in a dark brown plaid; she was leaning on a veteran oak, almost varnishing on the background of its rugged bark, unwelcomely pressing its flesh into her shoulder.

He was drinking beer, casually talking to one of the barbecuing guys.

A couple of dozens of humming people between them.

Suddenly she felt he was talking to her, eyes froze on the page. She did not have to look at him to know that. She felt he was there and he was talking to her. Clearly, he was talking to her.
The reality froze, she thought, as they did it in the movies sometimes, when one layer lost its colours and sounds, being still and silent, half seen through, making a plain background for the other plane. He was looking at her.
She knew that. She slowly put up the eyes and looked back at him.

Silence.

"Hi", he said, eyes smiling.
They had hardly met before, probably, once or twice at some party, she searched memory for his name.
"Steve", he said.
"Hi, Steve", she smiled back.
Someone came up to him, he turned his back on her, she tried to concentrate on reading again.
"Hey, it´s not polite, eh? I am still here",  his voice didn´t let her read.
She looked up, puzzled, as he was still talking to the same person, still with his back to her.
She chuckled, eyes down.
They never came to each other at that early spring picnic party, none of them really needed that.

A large Ford was leaving the parking space, crushing gravel by its massive wheels and taking the last people from the place. She came out to the parking lot, talking on the phone, heading to her car.
He was there, leaning on the ugly bulky bumper of his Chrysler Ram, waiting for her.
She paused for a moment, finishing the talk, staring at him with a question in the eyes.

"Come", she read the order in his eyes.
She obeyed and walked to him with every step wresting, forcing gravel to moan under her feet. Hypnotized, she could not divert her eyes from his, he pulled her, dragged her to him. She submitted.
Inches apart, their eyes locked, nothing was around them: no space, no time, no sounds, no colours. One heartbeat for two was hitting the ears, crashing their lives with every beat, their present and future, erasing their past. They looked into each other´s souls and saw abyss. They saw the end.

Deprived of all her will, a small girl yet again, she raised herself on the tiptoes, her nose genlty brushed his unshaven cheek and froze, afraid to breathe, her cheek hardly touching his, still balancing on the tiptoes. A tiny trace of aftershave, clean cotton collar, his body... Slowly, slowly, as an animal escaping the beast of prey, eyes closed, she started to breathe. She read him all, tall and strong, mocking and ironic, strong and ... suddenly weak. She opened the eyes, startled by the discovery.
"Yes", he proved, eyes closed. He was breathing her lavender skin, her fresh bitter hair, her freedom, her life. Bound to each other so strong, they didn´t need to touch.

They both heard the low sound of a string breaking, long and thick sound filling the air.
"Violin", she thought.
"No, guitar", he answered.
She gently and slowly, as if afraid to scare the birds up, moved her face against his unshaven cheek, until their lips met for a second, the sensation of knowing each other, of sudden closeness, of inevitability ahead got so strong that she recoiled, and another, higher string broke in the air.

She looked up at him, asking, begging, searching for the answer in the depth of his eyes.
He cradled her face into his hands, warm and pacifying, and gently kissed her on the lips: "everything will be fine".
She startled by the first words said out loud. Unable to believe what she was doing, she turned away from him. As she made every step away, three strings broke one by one, sounds growing higher, maddening by their unknown origin, filling the air around them. Gravel shrieked, wailed and howled under her steps, the wind suddenly started to torture the crowns of the trees, spring disappeared: she walked away, never turning back, leaving him behind in a starting blizzard.

Three steps to the car, one, two, three, I am free; cracking sound of the lock, bones broke; she was in. The door slammed, the last string ruthlessly torn, screaming desperately into the growing wind. She started the car, pulled out, mercilessly mincing the gravel with the tires.

He heard that last string breaking, pointing up the wailing, roaring cacophony of the tempest. He did not move. Did not look at her car. He was watching the gravel.

Automatically, shielding herself from the storm, she turned on the wipers, washing off, erasing his face. One mile, two, the turn to the highway. The sun was shining. In groceries´ she had to buy butter, milk, coffee and Cheerios for the kids.

It was warm, the birds were singing, nothing changed in the mild and sunny weather of that early spring day. Only, when he finally stood up from his silence, the flock of the birds startled from the forest, alarmed, into the sky.

----
In the kitchen she made coffee for both her husband and herself. She was never good at making coffee, but that time she made her coffee right. So she thought.



Copyright © 2014 by Olga Johannesson

"The mountains where you have not been yet..."

One Russian poet, actor, singer and song-writer  asked a question in one of his songs: "What is better than the mountains?" and answered: "The mountains where you haven't been yet". The song being so well-known, the lyrics haven't struck me until now when I actually started to go to the mountains.
Every week I climb one mountain with a group of people in a small icy island in the North Atlantic, the mountain can be small and gentle or high and steep, sometimes we enjoy good weather, but often we are in a blinding blizzard. No matter how different the walks are, the end point is always the same - it is breathtaking, magnificent and worth going.
Walking gives you all the time in the world to go down to your thoughts, here I tried to jot down some of them. On mountains.

on the photo: Kerhólakambur on the 22nd of February 2014

Early Sunday morning is difficult enough: alarm-clock sharply cuts through the consciousness, you open the eyes - the time has come - you are about to be born. Mercilessly. Irreversibly. By that very moment I am dissolved completely in the agonizing empathy of the pure and innate emotion of a new born, halting with all my civilized nature a deep animal howl. Steps are feeble and shaky, sight is impaired by a blinding light of a sudden bathroom light-bulb, cold is wrapping limbs, stomach gets in a knot with a realization of inevitability of the following events; a splash of cold water in the face - there, I am ready to burst out crying, the world has to hear my voice and it suddenly gets easier.
Reviving gulps of coffee evoke the primate memory of a mother´s pacifying breasts - life gradually gets its true colours. Birth is finished, life (a mountain) waits ahead.
(setja te á brúsa og fara á fjöll...)

It is not by chance that I employed a metaphor of life here - to me climbing a mountain is similar to a living a life in a miniature: half of the way you struggle to get up, lose all your strength, leave aspirations behind, forget why you had to do that, get exhausted, and then, before you know, after a small glimpse of joy, you suddenly start to slide over the hill so fast you never believe you had been there. Sounds familiar? Yeah, and it´s called "a mountain".

A mountain itself is a powerful positive concept for many things in our life, primarily something difficult, demanding (whether an experience, relationship, or work) but, eventually, worth going through. The proof to this is numerous poems, songs, quotations, images and metaphors in all creative art, both verbal and non-verbal.

The great book of the mankind utilized this image at best - all the meaningful episodes happen closer to God, therefore, on the mountain. Among those are: The Mount Sinai, where Moses received the gift of Law, the Ten Commandments; Moses and Elijah encounter God on the mountain top in the Old Testament. In the New Testament Jesus appoints His twelve disciples on the mountain, delivers His sermon on Beatitudes in the Sermon on the Mount, there happen His final discourse and Transfiguration - some of what I remember.
In the Quran mountains are portrayed as stabilizers, as fixers of the earthly life: "Have We not made the earth as a wide expanse, And the mountains as pegs?". And lets not forget the powerful Four Sacred Mountains of Buddhism (Taoism). It is just obvious that such a meaningful and distinct landmark could not simply been overlooked by a man.

The religious connotations of the mountains being so strong, even in the twenties century literature one of my favourite writers - Aldous Huxley - endows mountains with a sacred meaning: "My father considered the walk among the mountains as the equivalent to the churchgoing" - which we all, after all do, together on a good Sunday morning.

Besides divine, there is a lot of earthly and insignificant matters, of course. Like the life itself, a walk up the mountain is overly romanticized, mostly by the highly metaphoric, hence poetic nature of the latter. For many people the attraction components are the ones which comprise the life yet again:

Nature: The only thing you actually watch most of the time is the exact distance between the feet and butt of the person who walks in front of you. The direction of the stare is most often dictated by the weather conditions (unless there´s something specifically interesting to look at): the better the weather the higher the stare is fixed, which also gives a possibility to employ the side vision and actually to see some natural beauties (snow) on a good day. But mostly, as I said, you just look down into the footsteps of the front person.

Fun: Most of the walk is difficult in this or that way: if it´s not the blizzard which gets behind the eyelids and hits the face (must get the seal fat next time I am in the ocean), it can be the path itself - going straight up or sloping abruptly down. There can be a lot of tricky ice under the fresh snow or sharp lava pieces, which heighten the chances of twisting the old joints; it can be small round stones, which primary purpose of being is only to take you downhill with a German motorbahn speed. It can be anything. It can be anything unexpected.

People: As in real life there are people around you - coworkers, neighbours, acquaintances, maybe friends and relatives, all walking with you - same time, same path, same destination. Mostly we walk silently with our thoughts. Once I imagined, what if we were thinking out loud, or if there was a person who could read our thoughts, how soon that person would go crazy? We all carry our burdens with us, everywhere, every time. And we take them with us up the mountain. Exactly as in the real life, most of the time each of us is alone there, and what is more difficult, alone with oneself.

Purpose: Often I was thinking why do we go there? Apart that it is a good physical exercise (still, running on a good day is much nicer, my moderately handsome husband says), it is (at least to me) a rather difficult task to complete every weekend. Edmund Hillary answered: "Because it is there". Gunnlaugur Júlíusson said: "Because I can". Why do we live then? What´s the purpose of life? "42"? No, wait, isn´t it "52" now?

Excitement: If someone thinks that going up the mountain is only about excitement, fun and new impressions, you are as far from the truth as you can be - climbing the mountain, even the smallest mountain is actually hard work with a varying degree of difficulty, but always work. But the result is always rewarding. The harder it takes, the more fulfilling it gets, which makes it an exact illustration to my favourite proverb: "nothing in this life which is worth having comes easy" (remember an analogy with life?).

In this respect a question "why are you climbing the mountains?" is as absurd as "why do you live?" - because it is small life. But unlike the real life, here every time you get to experience a strong feeling of completion, yet another test being passed. And what makes it much more valuable - it is a victory over something so grandeur and impressive, so meaningful and potent in the whole history of the mankind, that it becomes close to a cleansing experience.

And me - a woman from a faraway country - for the last years I have been trying to make peace, if not friends, with this strong, cold and independent Iceland. And every time I take one of your mountains, I get closer to you despite that you seem not to care. After first ten you looked at me with interest, I know. We all carry our lunch in the bag pack and coffee in the flask, we all go up for our different reasons, but on a good Sunday morning we are all united by a small victory, most important on ourselves.

At the end of the day, as William Blake said: "Great things are done when men and mountains meet; This is not done by jostling in the street".

So, it´s life. It hard and wonderful. Suck it up.

Сага о бесценном хлебе.

Несколько лет назад мне в руки попалась небольшая книжка Халлдора Лакснесса, о которой я раньше не слышала, более того, даже никогда не видела в русском переводе. Надо сказать, единственного исландского нобелевского лауреата по литературе переводили не много, а теперь, в наше время, и совсем российские издательства незаслуженно его забыли. Книга была размером всего в несколько страниц, с хорошими иллюстрациями, и настолько меня поразила своей простой и очевидной житейской мудростью, что, признаюсь, произвела на меня неизгладимое впечатление.

Прошло время. Часто случается так, что некоторые вещи покидают нас, забываются, стираются новыми впечатлениями, откладываются на дальние полки сознания и пылятся там, пока не придет их время. Так произошло и с этим проведением, до тех пор, пока я не оказалась в тех самых местах, описываемых Лакснессом - именно около той самой церкви в долине Мосфелль.

Эта книга - простая философия доброй жизни - небольшая, практически библейская притча, оставляет неизгладимый след в душе и делает жизнь немного понятнее и светлее. Переводов этого произведения на русский язык, насколько мне известно, не существует, как не существует и перевода более крупного произведения ("Приходские хроники" исл. Innansveitarkróníka), куда изначально по замыслу автора входила эта история. 

В переводе на английский язык переводчик Магнус Магнуссон немного изменил заголовок, сделав его аллюзивным к библейскому тексту: "The Bread of Life" (Хлеб жизни (Иоанн 6:35) что, на мой взгляд, представляет собой интересный стилистический прием, ведь в целом, произведение это имеет глубоко христианский смысл. Очевидно, что Лакснесс и сам придавал такой смысл произведению - об этом свидетельствует наличие в тексте цитат из Библии, и, собственно, сама тематика рассказа, и поэтому такой перевод заголовка не противоречит смыслу, более того, как бы выносит на поверхность скрытый авторский художественный замысел, являясь при этом явной находкой переводчика. Однако, в своем переводе я постаралась сохранить авторский заголовок (исл. Sagan af brauðinu dýru).

Остается также неизвестным, происходили ли описываемые в книге события на самом деле. В тексте произведения Лакснесс дает прямую ссылку на еженедельник "Век" (исл. Öldin) при этом указывает и число, и год издания (29 июня 1888 года). Еженедельник такой действительно существует в Исландии, но в указанный год не издавался.    

Хочется также отметить некоторую культурологическую специфику текста. Дело в том, что в произведении описывается способ приготовления хлеба отличный от традиционного общепринятого: в Исландии при практически отсутсвии лесов и древесины хлеб не выпекали традиционно на огне, а "томили" днями в так называемых горячих источниках, песках или жидкой глине, в местах, где горячие источники приближались или выходили на поверхность земли. Хлеб помещали в горшок, который ставили в горячую землю, песок или прямо в кипящую воду и оставляли на несколько дней. Через несколько дней хлеб забирали, заменяя его место в горшке новым тестом. Конечно, хлеб так больше не пекут. Вот такая интересная Исландия.  

современная церковь в долине Моссвель

Халлдор Лакснесс.
Сага о бесценном хлебе. 

Моя церковь была в Мосфелле, в долине Мосфелльсдалур. Но та именно церковь, в которую я ходил, была снесена в 1888 году, согласно новому закону, по которому все небольшие церкви, заброшенные церкви, молитвенные дома, часовни и всякого рода подобные сооружения малочисленных приходов подлежали снесению и последующему замещению большими церквями в укрупнённых приходах.

Двадцать девятого июля того самого года, когда была снесена старая церковь в Мосфелле, в еженедельной газете "Век" появилась небольшая статья под заголовком "Бесценный хлеб". Каждый, кому не лень разбирать старые подписки газет, может прийти в библиотеку и найти там эту историю:

Не так давно двадцатилетняя девушка по имени Гудрун Йоунсдоттир заблудилась на болотах и провела там три дня. Болотистая местность была расположена на высокогорье долины Мосфелльсдалур, куда её послали забрать хлеб. Гудрун, служанку в доме приходского священника церкви в Мосфелле (хотя, конечно, сейчас священника, как такового, там нет, так как церковь была снесена) послали забрать трехкилограммовый хлеб, который пекся в горшке в горячих источниках на приходской земле к югу от реки. Приготовления хлеба в горячей глине в тех местах было привычным делом. Как обычно, при себе девушка имела деревянный короб, в котором лежало сырое ржаное тесто, который она должна была положить в горшок на место готового хлеба.

высокогорные болота в долине Мосфелльсдалур

Не смотря на то, что в тот весенний вечер погода  была ясная, внезапно спустился плотный туман. Когда девушка переложила тесто на место готового хлеба и направилась по обыкновению обратно в дом священника с готовым хлебом в коробе, она заблудилась в тумане, хотя и проделывала этот путь уже добрую сотню раз. Вместо того, чтобы идти на север, куда она должна была направиться, она пошла прямо на юг, и оказалась в незнакомой местности в болотистой равнине, зажатой между двух гор. Она держала путь вдоль ручьев, следуя всегда против их течения, пока не достигла обширных и безлюдных болотистых равнин Мосфелльсдалура. Болота принадлежали церкви и в летнее время использовались многими прихожанами как пастбища, но постоянно там никто не жил.

Долгое время девушка думала, что идет правильной дорогой домой, в дом священника в Мосфелль; она была почти уверена, что видит знакомую местность. Но когда она поняла, что проходит те места, где она уже была - тот же валун, та же излучина ручья, та же кочка травы, тогда она забеспокоилась. Короче говоря, всю ночь она бродила по равнине далеко от населенной местности.  

Как раз в то время, когда развивались события, описанные в вышеупомянутой статье в "Веке", в Мосфелле сносили старую церковь. Плотники пришли рано утром, закипела работа, жена пастора к тому времени уже покинула приход, и сам пастор готовился к отъезду, и, казалось, что никто даже не заметил, что хлеба не было. Когда обнаружилось, что девушки тоже нет, никто и не подумал, что она могла быть на болотах. Сначала было высказано предположение, что, возможно, она направилась навестить родственников, проживающих в нижней части равнины. Однако опрос родственников показал, что это было не так. И, так как туман в равнине так и не рассеялся, стало очевидно, что девушка, должно быть, заблудилась. На третий день группа людей отправилась на поиски девушки. На утро четвертого дня они обнаружили её следы на небольшом отрезке земли на каменистой местности высокогорья, и около полудня у так называемого Хенгафелля нашли и саму девушку спящей на небольшом холме, укрытым по сторонам вереском. На небольшом участке земли недалеко от себя она нацарапала пальцем свои инициалы "Г.Й.", а некоторые утверждают, что рядом присутствовала и часть её завещания.

К тому времени, когда девушку нашли, туман начал понемногу рассеиваться. Два фермера, её соседа и друга, наткнулись на спящую девушку на небольшой возвышенности, одной рукой она крепко прижимала к себе короб с хлебом.  Когда мужчинам удалось её разбудить, она не узнала их, вскочила на ноги, закричала и побежала, что было силы, прижимая к груди короб. Рассудок её был настолько слаб, что ей показалось, что она никогда не видела своих друзей раньше, более того, она была убеждена, что это были бандиты и воры, намеревающиеся её убить и отобрать у неё хлеб. Когда же они в конце-концов догнали и поймали её, она вцепилась в них как дикая кошка, с силой, которая никак не стала меньше за три дня и три ночи, проведенные на болотах. Здесь следует отметить, что Гудрун Йоунсдоттир по силе могла дать фору любому мужчине в Мосфелльсдалуре, и в тот день она дважды одерживала верх над ними, пока как им всё-таки не удалось скрутить её. После этого они отвели плачущую девушку с высокогорной пустоши Мосфелльсдалура в Брингур, крайней ферме у болот. Туман к тому времени начал рассеиваться, но небо всё ещё было серым.

Девушка отказалась отвечать на какие-либо вопросы о том, что произошло. Также она отказалась от какой-либо пищи, заявив, что у неё было достаточно дождевой воды, которую она три дня и три ночи пила из неровностей камней на болотах, и теперь ни в чем не нуждалась.      

К тому времени как они добрались до границы болотистого высокогорья, солнце уже ярко освещало всю местность до самого моря. Девушка начала узнавать мужчин, которые её сопровождали и наконец поняла, что это были её соседи. После трех дней и ночей проведенных в промозглом тумане она вымокла до нитки и потеряла туфли и чулки. Но хлеб, за которым её послали, лежал нетронутым в коробе.

Вот это и была вкратце та самая статья, которая была опубликована в еженедельнике "Век" за четырнадцать лет до того как появился на свет ваш покорный слуга. Я знаю, что эта история была напечатана также и в других изданиях того времени, так что вышеупомянутый хлеб стал известен по всей Исландии и даже далеко за её пределами.

Случилось так, что автор знал эту женщину лично. В то время автор жил в Мосфелльсдалуре, возил молоко на рынок в Рейкьявик и по воскресным дням старался лучше всех петь в церковном хоре. В то время Гудрун Йоунстдоттир была уже пожилой женщиной.
Однажды, когда мне представилась такая возможность я задал ей несколько вопросов: "Вы испугались, Гудрун, когда поняли, что можете провести остаток дней своих на высокогорье Мосфелля?"
Женщина отвечала: "Разве не об этом говорит старый пастор Йоханн в своих проповедях - что нечестивый скитается за куском хлеба повсюду?**
Я заблудилась в тумане в долине в среду вечером - пошла на юг вместо того, чтобы идти на север, а потом повернула на восток, вместо того, чтобы идти на запад."

"И на вас не находило отчаянье?" спросил я.

"Да что ты!" произнесла женщина. "Больше всего я боялась, что я не поспею на вечернюю воскресную службу в церкви в Мосфелле"

"И вы успели?" спросил я.
"Нет," ответила женщина. "Никто не пришел на ту службу, ни живые ни мёртвые. Знаешь ведь, церковь в Мосфелле как раз начали разбирать в тот день, когда я потерялась."

"Вы совсем не боялись?"
"А чего мне было боятся? Вообще-то ничего там такого не было, чего можно было бы бояться. Темноты уже не было, по-крайней мере не в разгар лета. В первую ночь я немного замерзла, потому что промокла до нитки. Но на следующий день согрелась и посмеялась сама над собой как я ходила кругами. В ту ночь я подумала, что теряю рассудок. Но с восходом солнца на следующее утро лучик света на мгновение прорезал туман. А  я опять ходила кругами и на следующий день. Такой недотёпы я ещё не видывала!".

"О чем вы думали?" спросил я.
"А ты думаешь о чем такая недотёпа может думать? Она только думала о том, какая она всё-таки недотёпа, а больше ни о чем."

Следующий вопрос: "Правда, что вы составили там в тумане свое завещание?"
"Так у меня не много чего оставлять," сказала Гудрун Йоунсдоттир. " У меня всего-то было три ягненка и всё. Ну, в первый день я решила, что, если не опозорю себя перед Богом и людьми, погибнув на болотах в разгар лета, то отдам одного ягненка церкви в Мосфелле."

"А вы думаете, что это могло вам помочь?" спросил я.
"Помочь? Да совсем ничем это не помогло! Понятное дело, что в церкви в Мосфелле не такие дураки, чтобы возится со мною из-за ягненка. На следующую ночь я решила отдать церкви и второго ягненка, ни прося ничего в замен, даже свою жизнь. После этого я вроде как начала понимать, что возможно совсем домой не попаду, и как бы тогда святая церковь поняла, что я отдала им ягнят? И если ничего в записях бы не осталось, а я так и не добралась бы до дома, кому бы достались бедняжки? У меня нет родных. Так вот в последнюю ночь мне пришло в голову написать пальцем на земле "Мои ягнята принадлежат церкви в Мосфелле". И дальше первые буквы моего имени - "Г.Й." После этого я забралась на небольшой холмик, покрытый мхом и вереском и почувствовала себя очень счастливой, потому что я только что отдала всех моих ягнят, даже записала это, и ничего не просила в замен. Я была рада, что церковь в Мосфелле получит моих благословенных ягнят, так как это всегда была и будет моей церковью. И после этого я заснула."  

Потом я спросил её почему она вскочила и бросилась бежать, когда пришли люди и разбудили её.
"Ааа... я так сладко спала," ответила женщина. "Никогда ещё в жизни я так сладко не спала, как будто бы умерла и была ни в мире ни в этом, ни в ином, мой дорогой. Совсем они никакого мне одолжения не сделали, разбудив меня снова."

"Правда ли что вы боролись с двумя своими добрыми друзьями, когда они в конце-концов вас нашли и хотели отвести вас домой?"
"Скажу я так, я как бы не в себе была, когда проснулась," - ответила женщина. "Я этих бедолаг вообще не узнала. Слышала, говорили, что я просто налетела на них и сбила с ног. Они кончено же это лучше меня помнят, бедные. А ты где это услышал, мой дорогой? Кто это распускает язык о таких происшествиях перед детьми?"

"И вы не взяли у них ни кофе, ни кусочка хлеба? Я об этом тоже слышал."
"Вот ещё!"
"Неужели к тому времени вам совсем не хотелось есть"
"Человеку не нужно всё время есть," сказала женщина. "Это плохая привычка".

Наконец я спросил её о том, что многие люди считали самым странным во всей этой истории: почему всё это время пока она плутала, она так и не притронулась к большому куску хлеба, который прижимала к себе всё это время долгих своих скитаний по горам и долинам? Такой кусок хлеба, весом почти три килограмма, позволил бы любому продержаться целую неделю, а то и две или больше, если есть его маленькими порциями.

Женщина просто онемела от такого абсурдного предположения, которое могло прийти на ум желторотому юнцу. Она даже разозлилась.
"Нельзя же есть то, что тебе доверили, мальчик! Никогда! Ни при каких обстоятельствах!"

"Разве вам было всё равно будете вы живы или погибните, разве вы думали только о хлебе?" спросил я.
"Если тебе что-то доверили, тебе же верят," отвечала женщина.
"Нужно ли быть таким уж верным своему господину?"
Женщина отвечала, "Человек не должен держать ответ ни перед кем, кроме самого себя"

"И всё таки, разве вы не радовались, когда снова увидели солнце, и поняли, что вы всё ещё живы, Гудрун?"
 Женщина ответила, что конечно она была рада, что ей было отпущено ещё жизни, но и также была благодарна за возможность уйти из неё.
"Моя прабабушка очень тяжело умирала," сказала она. "В конце-концов пришлось надеть ей на голову горшок, в те дни так делали, когда так случалось."

Но вскоре они нашли дорогу обратно, достигли края болот, туман рассеялся, и вновь перед ними появился мир полный разнообразия и солнечного света.
Я сказал, что это всё так сногсшибательно, но, боюсь, она не поняла этого слова. Пока туман рассеивался, сказала она, ей долго не удавалось понять, где она, и что же вообще она делала там, идя по болотам с двумя парнями? Внезапно вышло солнце. Туман расселся. Первое, что узнала девушка, было небо. Когда она увидела вдалеке море, то поняла где находится. Потом она увидела свою родную долину Мосфелльсдалур, уютно раскинувшуюся перед ней в низине. И, наконец, она узнала лица двух мужчин, которые сопровождали её. "А потом, первое, что пришло мне в голову," сказала женщина, "было то, что я захотела кофе".

старая церковь в Мосфелле (около 1881 года)

Ваш покорный слуга с тех пор часто вспоминал о той истории и о хлебе, который почел бы за честь иметь любой человек.

"А что стало с тем хлебом?" спросил я.
 "Ой, ну я даже не помню," отвечала Гудрун Йоунсдоттир, служанка в доме викария, а ныне пожилая женщина с бледным лицом. "Наверное лошадям отдали. Они стояли на дворе голодные и беспокойные, ждали пока их нагрузят древесиной, оставшейся от церкви в Мосфелле."


** Книга Иова 15:20-35

Copyright © 2014 by Olga Johannesson