В суете дней мы мало задумываемся о времени и о своем возрасте до тех пор пока не происходят какие-нибудь события, напрямую указывающие нам на этот неизбежный факт - время неумолимо, оно безраздельно властвует над нами, хотим мы этого или нет, следим мы за ним или нет. С равнодушием самоуверенного приказчика и точностью старого аптекаря оно ведет свой счет - день за днем, секунда за секундой отщёлкивая положенные нам костяшки на бесценных счетах жизни.
Сегодня один их таких дней - моему брату (почти брату, но об этом чуть позже) сегодня исполнилось сорок лет, а я задумалась о нашем с ним детстве.
Тогда я думала, что сорок - это уже очень пожилой человек. Точнее, я даже не думала - в детстве не думаешь о таких вещах, в детстве вообще мало задумываешься, больше живешь в красках, эмоциях, переживаниях - я чувствовала, что это так.
А сегодня мы уже там вверху, на этой ступени. Вопреки своим желаниям мы опять подвинули старшее поколение, подвинулись сами и дали место новому поколению. Так движется человечество уже веками, утверждая негласно вечную ценность продолжения жизни и нехитрый её смысл.
Старший брат мой, он почти мне родной брат, он сын моей тёти, маминой сестры. Так получилось, что и я, и он были единственными детьми в своих семьях - у нас не было родных братьев или сестёр. Но с самого раннего детства - мне тогда было всего два года - привозили нас родители в далёкую северную деревню в Вологодской области, где мы вместе под присмотром бабушки, тогда ещё молодой и сильной, а первые годы был жив дедушка, проводили все лета напролет.
Как наполнены были эти лета не передать словами - как и положено детям мы впитывали все впечатления, хранили их долгие зимы и весь год писали друг другу письма.
До сих пор мы ездим в нашу деревню, теперь уже из разных стран и концов света, до сих пор трогает душу скромная северная природа, тихие прохладные летние вечера, когда по полям стелется туман, и после того, как отключится гудение последней ночной дойки на летнем комплексе в поле, и проедет по большой дороге в посёлок пазик с доярками, наступает настоящая тишина - отчаянный, не прерывающийся стрекот кузнечиков только подчеркивает и усиливает её.
Всё на своих местах - тропинка в старенькую баню по-черному с закопчёным окошком, по углу трещинка покрытая светло-коричневой замазкой, поленница, на которой обняв себя хвостом, не обращая на нас внимания, пристально всматривается в тронутую вечерней росой траву, сидит бабушкина очередная любимица.
Окна в доме уже завешаны - баушка рано ложится спать. Кажется, что вместе с ней лег спать весь дом, теплом, тишиной и спокойствием веет от него. На столбик забора присела слепая сова. Смотрит на нас невидящим взглядом, поворачивает как на шарнирах круглую голову. Кошка лениво отворачивается - она знает, эта птица не для неё.
Пять полувековых берез по краю замерли, не дышат, не шелохнется ни один листочек. Делят чёрную постель две вечные подруги - молодые морковка со свеклой, дремлют в свежепрополотой грядке не успевшие еще войти в полногрудый осенний сок тоненькие девичьи стебельки капусты, важно тянется вверх пушистый молодой укроп - ему такие теплые влажные вечера только в радость. Силятся разглядеть что-либо сквозь муть полупрозрачной парниковой пленки завязи помидора, прижимают к дверям свои огромные колючие листья бабушкины детки - огурцы. И всё так мирно, покойно, хорошо. Нет другого мира, нет другой жизни, нам там всегда по десять лет. Мы сидим на скамейке, молчим, каждый в мыслях давно уже в прошлом...
Из города приехали молодые, веселые родители. Завтра все будем играть в бадминтон, или в тарелку, или нет, завтра суббота - мы с Серёжей идем на станцию в сельпо стоять очередь за хлебом, мамы, приехавшие в отпуск из города, моют в доме, баушка топит баню. Баню она намывает и укутывает - после того, как вышел весь едкий дым, она закрывает трубу и все двери - греет. В баню пойдет первым мой папа - первому всегда тяжелее - от красных углей можно угореть, потом наши мамы с нами по очереди, замыкает поход в баню баушка - она моется долго, открывает двери, ей жарко, боится, что использует всю воду, долго одевается на передбане, сама прибирает и закрывает на ночь баню.
Чистые, раскрасневшиеся и усталые мы все по очереди в несколько заходов пьем чай.
Утром в воскресенье просыпаемся последними: все давно на ногах - баушка уже достает первые пироги - посыпушки, закладывает в печь сырой рыбник и два с луком и яйцом. Готовые пироги из печи разложены по всему столу на полотенцах, баушка последний раз обмазывает их маслом страшным и загадочным для нас настоящим птичьим крылышком, специально изготовленным для этого. Мы скорее смотрим, считаем, сколько в этот раз ягодников и с какими ягодами! А какой запах стоит в залитой солнцем чистой со старинными домоткаными половиками избе!
Открыто окно - выставлена одна рама, окно предусмотрительно прикрыто рамкой с натянутой марлей от комаров. В марле почему-то всегда каждый год в разном месте дырочка, её бабушка всегда аккуратно залипает ваткой. Нам строго-настрого запрещено тыкать пальцами в марлю - она должны быть чистой, да и марля - дефицит, её привозят из города.
Под ногами у баушки, чуя рыбник и скорый вкусный завтрак, вьются две кошки, баушка ворчит на них: "Эх, вы, авошные!" ("жадные" на баушкином языке), легонько отпинывая их с дороги. С двумя запотевшими ведрами колодезной воды, задевая ведром о дверь, расплескивая вкусную ледяную воду, заходит мой молодой и красивый папа - сейчас его нет в живых уже больше десяти лет. Моя мама - любительница самовара - уже раздувает угли в трубаке. Сережина мама, быстрая, проворная, в красивом белом в красный горох сарафане торопится накрывает на стол. Боже мой, разве бывает так светло на душе. Разве бывает такая радость. Теперь, только теперь я знаю, я понимаю, что такое счастье.
Это счастье наше от того сильнее, что не поделено, а умножено на два - оно наше навсегда. Не важно сколько нам лет, как складываются наши жизни, мы как два дерева с одним корнем - скрипим, тянемся вверх не смотря на погоду, на метели и дожди, ростим свои веточки, сынов и дочек, тянем их к солнцу. Но силы мы оба черпаем всегда там, в том детстве, возвращаемся всегда в ту нашу деревню, лечим душу в том далеком счастье.
Набегает туча, все не сговариваясь выбегают на улицу - собирать в копны подсохшее сено. Тут не делят на маленьких и больших - тут мы все вместе - с граблями "увиваем" сено с края, быстро-быстро закручиваем его в копёшки, баушка бежит уже со старыми клеёнками из сеновала - мы накрываем ими копны, прижимаем сверху батогами. А дождь уже во всю хлещет, и мокрые, совершенно обезумевшие от всеобщего возбуждения мы несемся, поскальзываемся на сырых мостках в дом.
В доме баушка почтительно накрывает зеркало и самовар чистыми полотенцами, и снова рассказывает нам, как было дело, залетела молния прямо в один дом, потому что всё яркое молнию притягивает. Мы, завороженные, сидим тихо, вздрагивая от страшных раскатов грома над самой крышей. Никто в грозу не шутит, слишком много страшного видели люди в деревне от грозы.
Но стихает буря, и теперь зарядит серенький дождь - нам разрешено выйти на улицу - мы забираемся на скамейку, стоим вжавшись в занозистую серую стену сеновала и смотрим на дождь перед нами, вытягиваем руку, ловим капли. Где-то на сарае, воспользовавшись затишьем, со скрежетом когтей по дереву взлетает по стене под крышу дома мокрая кошка.
Около дверей террасы стоят на улице родители - воздух такой свежий. Идет дождь.
Старшему брату моему сегодня исполнилось сорок, а на самом деле нам всегда по десять. И пусть будет так всегда.
Copyright © 2014 by Olga Johannesson
Сегодня один их таких дней - моему брату (почти брату, но об этом чуть позже) сегодня исполнилось сорок лет, а я задумалась о нашем с ним детстве.
Тогда я думала, что сорок - это уже очень пожилой человек. Точнее, я даже не думала - в детстве не думаешь о таких вещах, в детстве вообще мало задумываешься, больше живешь в красках, эмоциях, переживаниях - я чувствовала, что это так.
А сегодня мы уже там вверху, на этой ступени. Вопреки своим желаниям мы опять подвинули старшее поколение, подвинулись сами и дали место новому поколению. Так движется человечество уже веками, утверждая негласно вечную ценность продолжения жизни и нехитрый её смысл.
Старший брат мой, он почти мне родной брат, он сын моей тёти, маминой сестры. Так получилось, что и я, и он были единственными детьми в своих семьях - у нас не было родных братьев или сестёр. Но с самого раннего детства - мне тогда было всего два года - привозили нас родители в далёкую северную деревню в Вологодской области, где мы вместе под присмотром бабушки, тогда ещё молодой и сильной, а первые годы был жив дедушка, проводили все лета напролет.
Как наполнены были эти лета не передать словами - как и положено детям мы впитывали все впечатления, хранили их долгие зимы и весь год писали друг другу письма.
До сих пор мы ездим в нашу деревню, теперь уже из разных стран и концов света, до сих пор трогает душу скромная северная природа, тихие прохладные летние вечера, когда по полям стелется туман, и после того, как отключится гудение последней ночной дойки на летнем комплексе в поле, и проедет по большой дороге в посёлок пазик с доярками, наступает настоящая тишина - отчаянный, не прерывающийся стрекот кузнечиков только подчеркивает и усиливает её.
Всё на своих местах - тропинка в старенькую баню по-черному с закопчёным окошком, по углу трещинка покрытая светло-коричневой замазкой, поленница, на которой обняв себя хвостом, не обращая на нас внимания, пристально всматривается в тронутую вечерней росой траву, сидит бабушкина очередная любимица.
Окна в доме уже завешаны - баушка рано ложится спать. Кажется, что вместе с ней лег спать весь дом, теплом, тишиной и спокойствием веет от него. На столбик забора присела слепая сова. Смотрит на нас невидящим взглядом, поворачивает как на шарнирах круглую голову. Кошка лениво отворачивается - она знает, эта птица не для неё.
Пять полувековых берез по краю замерли, не дышат, не шелохнется ни один листочек. Делят чёрную постель две вечные подруги - молодые морковка со свеклой, дремлют в свежепрополотой грядке не успевшие еще войти в полногрудый осенний сок тоненькие девичьи стебельки капусты, важно тянется вверх пушистый молодой укроп - ему такие теплые влажные вечера только в радость. Силятся разглядеть что-либо сквозь муть полупрозрачной парниковой пленки завязи помидора, прижимают к дверям свои огромные колючие листья бабушкины детки - огурцы. И всё так мирно, покойно, хорошо. Нет другого мира, нет другой жизни, нам там всегда по десять лет. Мы сидим на скамейке, молчим, каждый в мыслях давно уже в прошлом...
Из города приехали молодые, веселые родители. Завтра все будем играть в бадминтон, или в тарелку, или нет, завтра суббота - мы с Серёжей идем на станцию в сельпо стоять очередь за хлебом, мамы, приехавшие в отпуск из города, моют в доме, баушка топит баню. Баню она намывает и укутывает - после того, как вышел весь едкий дым, она закрывает трубу и все двери - греет. В баню пойдет первым мой папа - первому всегда тяжелее - от красных углей можно угореть, потом наши мамы с нами по очереди, замыкает поход в баню баушка - она моется долго, открывает двери, ей жарко, боится, что использует всю воду, долго одевается на передбане, сама прибирает и закрывает на ночь баню.
Чистые, раскрасневшиеся и усталые мы все по очереди в несколько заходов пьем чай.
Утром в воскресенье просыпаемся последними: все давно на ногах - баушка уже достает первые пироги - посыпушки, закладывает в печь сырой рыбник и два с луком и яйцом. Готовые пироги из печи разложены по всему столу на полотенцах, баушка последний раз обмазывает их маслом страшным и загадочным для нас настоящим птичьим крылышком, специально изготовленным для этого. Мы скорее смотрим, считаем, сколько в этот раз ягодников и с какими ягодами! А какой запах стоит в залитой солнцем чистой со старинными домоткаными половиками избе!
Открыто окно - выставлена одна рама, окно предусмотрительно прикрыто рамкой с натянутой марлей от комаров. В марле почему-то всегда каждый год в разном месте дырочка, её бабушка всегда аккуратно залипает ваткой. Нам строго-настрого запрещено тыкать пальцами в марлю - она должны быть чистой, да и марля - дефицит, её привозят из города.
Под ногами у баушки, чуя рыбник и скорый вкусный завтрак, вьются две кошки, баушка ворчит на них: "Эх, вы, авошные!" ("жадные" на баушкином языке), легонько отпинывая их с дороги. С двумя запотевшими ведрами колодезной воды, задевая ведром о дверь, расплескивая вкусную ледяную воду, заходит мой молодой и красивый папа - сейчас его нет в живых уже больше десяти лет. Моя мама - любительница самовара - уже раздувает угли в трубаке. Сережина мама, быстрая, проворная, в красивом белом в красный горох сарафане торопится накрывает на стол. Боже мой, разве бывает так светло на душе. Разве бывает такая радость. Теперь, только теперь я знаю, я понимаю, что такое счастье.
Это счастье наше от того сильнее, что не поделено, а умножено на два - оно наше навсегда. Не важно сколько нам лет, как складываются наши жизни, мы как два дерева с одним корнем - скрипим, тянемся вверх не смотря на погоду, на метели и дожди, ростим свои веточки, сынов и дочек, тянем их к солнцу. Но силы мы оба черпаем всегда там, в том детстве, возвращаемся всегда в ту нашу деревню, лечим душу в том далеком счастье.
Набегает туча, все не сговариваясь выбегают на улицу - собирать в копны подсохшее сено. Тут не делят на маленьких и больших - тут мы все вместе - с граблями "увиваем" сено с края, быстро-быстро закручиваем его в копёшки, баушка бежит уже со старыми клеёнками из сеновала - мы накрываем ими копны, прижимаем сверху батогами. А дождь уже во всю хлещет, и мокрые, совершенно обезумевшие от всеобщего возбуждения мы несемся, поскальзываемся на сырых мостках в дом.
В доме баушка почтительно накрывает зеркало и самовар чистыми полотенцами, и снова рассказывает нам, как было дело, залетела молния прямо в один дом, потому что всё яркое молнию притягивает. Мы, завороженные, сидим тихо, вздрагивая от страшных раскатов грома над самой крышей. Никто в грозу не шутит, слишком много страшного видели люди в деревне от грозы.
Но стихает буря, и теперь зарядит серенький дождь - нам разрешено выйти на улицу - мы забираемся на скамейку, стоим вжавшись в занозистую серую стену сеновала и смотрим на дождь перед нами, вытягиваем руку, ловим капли. Где-то на сарае, воспользовавшись затишьем, со скрежетом когтей по дереву взлетает по стене под крышу дома мокрая кошка.
Около дверей террасы стоят на улице родители - воздух такой свежий. Идет дождь.
Старшему брату моему сегодня исполнилось сорок, а на самом деле нам всегда по десять. И пусть будет так всегда.
Copyright © 2014 by Olga Johannesson
Какая идиллическая и до боли знакомая картина! У нас было счастливое детство - деревенское.... Нас было не двое, а, как минимум, семеро двоюродных, и возили нас в южную деревню в 1800 километрах от Архангельска, но, думаю, именно эти бесконечные, долгожданные, насыщенные событиями лета сформировали нас, сплотили. Ведь сколько двоюродных на Земле даже никогда не виделись друг с другом, а я могу с уверенностью сказать, что мои кузины и кузен были и есть мои близкие друзья. Сколько операций мы провели и сколько жизненно важных и не очень органов вырезали друг у друга, играя в больницу, и вот одна из нас - хирург. Когда мы рассчитывались зелеными листочками в нашем магазине, мы даже и не думали о том, что одна из нас когда-то станет работать с настоящими деньгами (и не только зелеными). Когда двоюродный брат притаскивал со свалок всякую дребедень и возился с нею, мы даже и представить не могли, что он будет двигать нашу науку в Москве через 2 десятка лет.
ReplyDeleteУ нас не было собственной бани, поэтому ходили раз в неделю за несколько километров в общественную. А в остальные дни по вечерам, набегавшись, прежде чем рухнуть в кровать, мыли ноги в одном тазу. И да, также ходили за хлебом из нашего кулдука в магазин и на родник за чистейшей питьевой водой.
А еще играли в молодогвардейцев, разбрасывали листовки, ставили балеты, учреждали похоронные бюро......и совершали набеги на маленькую местную библиотеку в дождливые периоды, потом занимали все горизонтальные поверхности в большой комнате и погружались в мир Дюма, Жюль Верна, Конан Дойля.......
Вот это настоящие родственные связи, поэтому да, охотно верю, что Сергей не двоюродный, а родной брат тебе!
спасибо за твои воспоминания)
Deleteмне кажется у каждого есть такой кусочек детства, такой "хэппи плейс", куда мы уходим, когда прижмет жизнь, все мы родом из детства ))